А.П. Бояркина
Подвиг Мавры Павловны Черской
(к 155-летию со дня рождения)

Если бы люди не путешествовали,

как бы они узнали о красоте и величии мира

и человека?
                                              И.Д. Черский

 
Мавра Павловна Черская     
Мавра Павловна и Иван Дементьевич Черские

Конец XIX и начало ХХ века отмечены целым рядом больших и сложных экспедиций в неизведанные и малодоступные районы земного шара. Имена многих путешественников стали достоянием истории. Но здесь хочется вспомнить о женщинах, которые принимали участие в некоторых экспедициях и не только были спутницами своих мужей, их поддержкой в трудных обстоятельствах, но и внесли свой вклад в науку. В «легионе почетных женщин», по образному выражению выдающегося деятеля русской культуры В.В. Стасова , особо выделяется великолепное созвездие имен: Ольга Александровна Федченко, сопровождавшая своего мужа, зоолога А.П. Федченко, в качестве ботаника и художницы в 1868–1871 гг. в его путешествиях по Средней Азии; Елизавета Николаевна Клеменц, в начале 1880-х гг. вместе с мужем Д.А. Клеменцем работавшая в экспедициях по Сибири и Монголии и составившая большой гербарий; О.К. Позднеева, в 1892–1893 гг. путешествовавшая с мужем А.М. Позднеевым по Монголии и Кита ; Александра Викторовна Потанина, принявшая участие в экспедициях Г.Н. Потанина в отдаленные районы Средней Азии и погибшая в последней из них [2, 3]; Елена Ивановна Рерих, отважно пошедшая за своим мужем Н.К. Рерихом в самое сердце Азии по новому маршруту, осуществляя давнюю мечту русского человека – проложить путь из Сибири в Индию. Эта экспедиция в 1925–1928 гг. дважды пересекла высочайшие на планете горы Гималаи и горную страну Тибет  [4, 5].
Трудно переоценить и подвиг Мавры Павловны Черской (1857–1940), в начале девяностых годов XIX века отправившейся с мужем И.Д. Черским на Крайний Северо-Восток обширной российской территории и, когда во время экспедиции он скончался, завершившей начатую работу.

Колымо-Индигирская экспедиция И.Д. Черского направлялась туда, где в Северный Ледовитый океан несут свои воды Яна, Индигирка, Колыма. Огромный Колымский край к этому времени оставался «белым пятном» на карте мира. Он был почти не изучен. Имеющиеся карты таили в себе много вопросов. К тому же в Академию наук пришло сообщение, что охотники-югакиры на берегу реки Индигирки обнаружили в мерзлоте хорошо сохранившееся тело мамонта. Эта находка вызвала изумление палеонтологов и грозила перевернуть представление о климатических условиях Крайнего Севера.

Экспедиция 1891–1892 гг. отличалась от многих других тем, что в составе ее, точнее, одним из основных ее исполнителей была женщина – Мавра Павловна Черская. Без ее самоотверженной помощи эта самая крупная и последняя экспедиция Черского вряд ли могла бы осуществиться и вряд ли могли быть собраны такие интересные научные материалы.
Мавра, Мавруша или, как ее еще называли, Марфа была невысокого роста, с ясными голубыми глазами, в которых жили ум, воля и доброта. Над крутым высоким лбом – волна белокурых волос, которые она зачесывала назад. Простое русское лицо со слегка вздернутым носом и крупными губами казалось грубоватым, но мягкая улыбчивость придавала ему нежную прелесть .
С матерью-прачкой и сестрой она жила в Иркутске в небольшом доме на берегу Ушаковки, когда у них появился квартирант – молодой ссыльный геолог Ян Доминикович Черский, или, как его стали ве¬личать в России, Иван Дементьевич. К тому времени у него за плечами было образование в одном из лучших пансионов Вильно и ссылка в Сибирь на вечное поселение за участие в польском восстании 1863–1864 гг., куда он был вовлечен совсем молодым юношей. Он свободно владел пятью языками, обладал феноменальной памятью, а светлое и бодрое восприятие жизни, оптимистически радостное состояние духа, любовь к науке и путешествиям помогали ему переносить все тяготы. Будучи сосланным в Омск рядовым в первый Западно-Сибир¬ский линейный батальон, Черский много читал и занимался различными исследованиями на берегах Оби и Иртыша, в результате чего собрал очень ценную палеонтологическую коллекцию доисторических животных, минералов и раковин.  В Омске его поддержал Г.Н. Потанин, который помогал его самообразованию. Он же  посоветовал Черскому обратиться в Академию наук. Заинтересовался его коллекцией  и академик А.Ф. Миддендорф. Наконец осенью 1871 г. по ходатайству Сибирского отдела Русского географического общества он был переведен в Иркутск, где со всею пылкостью своей натуры мог отдаться любимой науке. Живя в Иркутске, он посвятил себя изучению малоизученных сибирских территорий и в том числе под руководством Б.И. Дыбовского – Байкала.

Девочкам очень нравился новый квартирант. Узнав, что они в силу бедности даже грамоте не обучены, Черский стал с ними заниматься. И радовался, когда обнаружил у Мавры большие способности. Уже через год она аккуратным почерком переписала без единой ошибки его новый научный труд с мудреными терминами и ла¬тынью. Ученица обожала своего учителя, порой смущавшегося перед ее восхищенным взглядом. И когда Черскому после отъезда Дыбовского предложили продолжить работы по изучению Байкала, счастливая 21-летняя Мавра отправилась вместе с ним, став его женой. Байкал стал хорошей школой для любознательной женщины, а она – надежной и пытливой помощницей ученому.

Через год у Черских родился сын Александр. Во время грандиозного пожара в Иркутске, Мавра уехала из горящего города одна – муж был в это время в экспедиции. Роды наступили в пути. Престарелый извозчик ничем не мог ей помочь, с родами она справилась сама .

В 1885 г. Черский, наконец полностью амнистированный, переехал с семьей в Петербург, где его исключительные знания во многих областях науки и неутомимая страсть к путешествиям вызывали восхищение ведущих ученых того времени. Там он обрабатывает накопленные материалы чужих экспедиций, удачно пополняя их своими данными. Черский сосавил первую геологическую карту побережья Байкала, выдвинул идею эволюционного развития рельефа (1878), предложил одну из первых тектонических схем внутренней Азии (1886). «Этот труд, – писал В.А. Обручев, – привел Черского к таким интересным предположениям относительно геологической истории севера Сибири в новейшие периоды, что вызвал новую экспедицию на север, в Колымский край» . Черский получает свое последнее задание – возглавить Колымо-Индигирскую экспедицию, которое воспринимает как огромную радость в жизни, несмотря на слабое здоровье и скромные средства, выделенные для этой цели Академией наук. Он пишет о том, что готов «…служить интересам науки до тех пор, до каких позволят мои силы» . Был сюрприз и для Мавры Павловны – она была официально назначена Академией ученым секретарем и зоологом экспедиции.

И вот долгая и тяжелая дорога до Якутска позади. А впереди неизведанные земли Колымы.

Кроме Ивана Дементьевича и Мавры Павловны  в состав экспедиции вошли племянник Черского Генрих, человек малонадежный и малополезный, и 12-летний сын Саша, которого сначала предполагалось оставить в Петербурге на попечение зоолога В.Л. Бианки, но, увидев горькие слезы сына, Черский решился взять его с собой. И не ошибся – во время путешествия Саша мужественно переносил все тяготы пути, проявлял большую любознательность и приносил немало пользы. Пятым постоянным спутником стал проводник, которого наняли в Якутске, – казачий урядник Степан Расторгуев. Был он коренаст, собою ладен, рыжеволос и голубоглаз, широк в плечах, щедр и любознателен. Знал многие местные языки. Нанявшись к Черским проводником, он не только успешен был в своем деле, но и стал верным и надежным помощником. В анналах науки вряд ли где-то зафиксировано имя этого простого мужика, но трудно экспедицию Черских представить без его участия.

В таком составе в середине июня 1891 г. конный отряд Черского, сопровождаемый якутами-погонщиками, из Якутска двинулся в направлении Верхнеколымска, расположенного в верховьях реки Колымы.
Многодневный путь через трудные, порой непролазные тропы, болота, заросшие мхом, который, как живой, прогибается под ногами и копытами, через трясины, поросшие зеленой тиной, и  чахлые ели, сухими ветками цепляющиеся за путников. И так почти до самого Верхоянского хребта. Черский, который каждый вечер аккуратно вел дневник, так описывал эту часть пути: «Человек, не побывавший на таких болотах, не может оценить силу той нравственной и физической усталости, которая вызывается постоянным напряженным состоянием во время езды по таким местам. Лихорадочная торопливость овладевает и лошадью, чувствующею, как вязнут ее ноги: с трудом освобождая их из зыблющейся трясины, животное мечется и бьется в самых неизящных позах, причем из-под ног его вырываются большие куски мохового покрова и взлетают далеко вперед и в сторону. Надеясь найти около корней деревьев более устойчивую почву, она мчится прямо на лесину, нанося удары в колено или плечо ездока... Изгибаются ездоки, отстраняя ветки и сучья от глаз; ударяются вьюки о деревья; выбившиеся из сил лошади падают, роняя вьюки или ездоков» .

Первая за 17 суток пути серьезная, вынужденная из-за непогоды стоянка на берегу реки Дыба. Неудачей кончилась попытка Черского подняться на высокую гору, чтобы обозреть окрестности. Дали себя знать больные легкие и сердце. Отныне описание панорамы с горных высот легло на Мавру.  С непогодой пришли и трудности переправы через реку Дыба. Путникам пришлось не один раз искупаться в ледяной воде. Мавра опасалась за здоровье мужа, но радостное его состояние было ответом на все трудности, которые, казалось, шли ему только на пользу.
Во время всего пути Черский в основном занимался геологическими наблюдениями, остальную работу выполняла Мавра – «хозяйка», как неизменно величал ее в своих отчетах руководитель экспедиции. Большим достоинством ее в дороге было умение ладить с местными жителями. Опросам жены Черский придавал большое значение. Через много лет, встречая экспедицию  С.В. Обручева, старожилы тепло вспоминали простую русскую женщину, умевшую найти подход к сердцам таких же простых, с трудом пробивавших себе дорогу в жизнь жителей Севера .

Еще 13 дней ушло на преодоление Верхоянского хребта. Там впервые Черские обнаружили горный массив, не обозначенный на карте. И наконец – маленькое якутское поселение Оймякон в верховьях Индигирки. Здесь нужно было заменить лошадей и удвоить их количество. Деньги, которые Академия наук  должна была переслать в Якутск, в свое время не пришли, и Черский пока тратил свои и без того скромные средства. Но в Оймяконе ему повезло – подрядчик Кривошапкин бесплатно дал лошадей. И не только. По его велению ящики и коробки путешественников были обшиты оленьими шкурами – широкая якутская душа! Подрядчик Брежнев взялся доставить груз в Верхнеколымск. Из Оймякона представилась возможность отправить подробное письмо в Академию с отчетом о проделанной работе.
Но Верхнеколымск еще впереди. И опять исчезающие тропы, перевалы и работа – дважды в день супруги Черские определяли высоту местности, вели записи метеорологических данных, вычерчивали маршрут, пополняли новыми экспона¬тами зоологическую и ботаническую коллекции. Много времени отнимал гербарий, который приходилось постоянно сушить, это была забота Мавры и Саши.

Горное озеро – как огромная чаша. Здесь путников настигла беда – пожар, который бушевал три часа. Лошадей с поклажей загнали в озеро – мужчины стояли по грудь в воде. Мавра и Саша держали в руках  вещи и банки с заспиртованными рыбами. И опять ласковая улыбка мужу, который возбужден и энергичен в меру своих сил. Нет большей радости для любящей женщины, чем видеть его счастливым.     

До Верхнеколымска оставалось около 300 верст, а северная осень была уже в самом разгаре. Деревья и кустарники полыхали золотом. Щедрым даром свисала с кустов сочная ягода. Кипрей заливал окрестности лиловым цветом. Но вся эта красота быстро исчезала в густом белом тумане. И птицы, собираясь в стаи, спешили в более благодатные места.
На Улахан-Чистае путешественников застал снегопад. Далее их встретили легкие морозы. До Верхнеколымска было уже недалеко, и несмотря на непогоду, настроение у всех было прекрасное, а главное – Черского не беспокоила болезнь. Впрочем, только Мавра знала, как он устал за этот долгий путь.

Семьдесят шесть дней длилось путешествие от Якутска до Верхнеколымска  – две тысячи верст на лошадях по неизведанным местам. 
Черским в этом захолустье были рады, как и всяким новым людям. Им выделили один из лучших домиков. Он был без крыши, и на зиму слюдяные окошки заменили на ледяные, но местным жителям он казался дворцом. Мавра вскоре сумела его обустроить и создать относительный уют для жизни и условия для работы. Черскому, пережившему ссылки в Омске и Иркутске, даже нравились и «почерневшая, хотя и не старая деревянная церковь», и старые покосившиеся домишки, в большинстве с ледяными окнами . Здесь он был свободен. Окруженный неусыпной заботой Мавры Павловны, он приводил в порядок дневник, экспонаты и работал над «Проектом помощи местным жителям Севера», который начал писать еще в Якутске. Обдумывая же географию пройденных мест, Черский понимал: что-то не так на существующих географических картах Севера. И надеялся, что путешествие поможет ему разобраться в этом. В один из морозных дней с охотником-югакиром пришла весть из поселка в устье реки Яны, что там в вечной мерзлоте обнаружен мамонт в хорошей сохранности .

Мавра вела хозяйство, изучала зоологию и ботанику, постигая их все глубже, училась у местных жителей, как в самый голодный период готовить блюда буквально из ничего, например суп из мелко наструганной лиственничной древесины с рыбой. Саша под руководством родителей занимался, стараясь в знаниях не отстать от своих городских сверстников.

Наступили суровые якутские морозы, во время которых в ясном воздухе отчетливо был слышен «шепот звезд» – так якуты называют шорох, производимый замерзающим на лету человеческим дыханием . Но Мавре, не избалованной легкой жизнью, все было в радость. Главное, что рядом были муж и сынишка. Она понимала и принимала Черского во всем. Когда у старика югакира приказчик Синебоев собирался отнять единственную дочь, Черский вступился за нее. Пришлось рассориться с человеком, от которого зависело дальнейшее снаряжение экспедиции. И Мавра гордилась мужем. Зимовка была долгой и трудной. К Рождеству закончились почти все запасы. Обещанные Брежневым грузы так и не были доставлены, а на Синебоева теперь не приходилось рассчитывать.

В своем послании в Петербург Черский полушутливо писал: «И вот, с 22 октября мы довольствуемся одними лишь нравственными наслаждениями, без малейшей примеси вещественного сахара, ничтожное количество которого хранится только для почетных гостей, под надзором неумолимой хозяйки» . Мавра понимала, как важно гостеприимство в этом глухом краю. Большим праздником для них стал подарок исправника – фунт стеариновых свечей. До этого им приходилось коротать длинные вечера вокруг мигающего, коптящего светильника. Любимым гостем Черских был ссыльный священник Василий Сучковский, человек грамотный и давно живущий на севере. Его Черский и просил быть связным с путешественниками на их дальнейшем пути и, если что, позаботиться о сыне.

Вечерами семья и неизменный Степан часто собирались вме¬сте и обсуждали маршрут путешествия. В предутренние часы Мавра Павловна вставала и шла записывать показания метеорологических приборов, и так каждый день. Между делом Иван Дементьевич с Маврой Пав¬ловной составили проект, как снабжать севе¬рян необходимыми припасами, чтоб избавить их от эксплуатации заезжими дельцами и американскими купцами, ко¬торые вели хищническую торговлю с населением Чукотки. По существу, это было предвосхищением идеи северного завоза.

Ближе к весне Черский сильно заболел. Дала о себе знать чахотка. Сильный кашель с кровью. Боли в груди. Не помогали лекарства, до сих пор хорошо на него действовавшие. Черский, понимая, что может не пережить этот год, форсировал обработку материалов и дневника. Уже к 10 февраля он выслал в Академию обстоятельный предварительный отчет об исследованиях 1891 г., а немного позднее и коллекции. Составил щепетильный финансовый отчет. Он надеялся, что жена доведет их дело до конца. И готовил ее к этому, посвящая во все тонкости.

Беспокоясь о дальнейшей участи экспедиции, Черский пишет так называемый «открытый лист»: «Экспедиция Императорской Академии наук для исследования р. Колымы, Индигирки и Яны находится уже в полном снаряжении к плаванию до Нижнеколымска, и необходимые денежные затраты уже сделаны. Между тем сериозная болезнь, постигшая меня перед отъездом, заставляет сомневаться в том, доживу ли я до назначенного времени отбытия. Так как экспедиция, кроме геологической задачи, имеет еще зоологические и ботанические, которыми заведует моя жена, Мавра Павловна Черская, поэтому я делаю нижеследующее постановление, которое  во имя пользы для науки и задач экспедиции должно быть принято во внимание и местными властями. В случае моей смерти, где бы она меня ни застигла, экспедиция под управлением жены моей Мавры Павловны Черской должна все-таки ныне летом непременно доплыть до Нижнеколымска, занимаясь главным образом: зоологическими и ботаническими сборами и разрешением тех из геологических вопросов, которые доступны моей жене… Если экспедиция 1892 года не состоится в случае моей смерти, Академия должна потерпеть крупные денежные убытки и ущерб в научных результатах, а на меня, вернее на мое имя, до сих пор еще ничем не запятнанное, ложится вся тягость неудачи. Только после возвращения экспедиции обратно в Нижнеколымск она должна считаться оконченною. После всего изложенного выше, смею надеяться, что местные власти за все время экспедиции благоволят способствовать ее целям так же, как это делалось ими и при моей жизни. Начальник экспедиции И.Д. Черский» .

В письме, отправленном в Академию, были и такие строки: «Я раду-юсь тому, что успел познакомить жену с целью моих исследований и подготовить ее настолько, чтобы она сама могла после моей смерти закончить экспе¬дицию» . 

Продолжение маршрута было назначено на 31 мая 1892 г. Стараниями Степана был построен карбас с навесом от дождя, удобным сиденьем для Черского и крепкой мачтой для паруса. Загружены вещи, снаряжение и крайне скудное питание – оставалась надежда только на дары природы. Однако в момент прощания на обрывистом берегу появился Синебоев с большим мешком. За ним спешили с грузом еще пять мужиков. Они принесли муку, сахар и многое необходимое для путешествия. Это была благодарность за то, что во время ледохода Черский, не помня зла, спас жизнь Синебоеву, рискуя своим здоровьем. Наконец карбас оторвался от берега и поплыл вниз по Колыме навстречу неизведанному. На берегу остался племянник Черского, Генрих, отказавшийся продолжить экспедицию.
Широка и полноводна могучая Колыма. Мавра про¬водила исследования и ухаживала за больным мужем. Его состояние резко ухудшилось, и она уже не тешила себя надеждой на благополучный исход болезни. Когда Мавра отправлялась для осмотра береговых обнажений, от отца не отходил Саша. Записи велись каждый день.

Полулежа в карбасе, Черский писал свой дневник. Вела дневник и Мавра, постоянно консультируясь с мужем. У нее было много обязанностей: измерение температуры воздуха и воды, скорости течения, описание природы и ландшафта, геологических образцов, препарирование животных, хозяйственные работы. Трудов она не боялась, а вот муж ее беспокоил все больше и больше. И тревожная мысль холодом сжимала сердце: сможет ли она без своего Вани продолжить этот трудный путь? Но предать его дело она не могла. И с надеждой вглядываясь в лицо мужа, по малейшим движениям глаз, пальцев угадывала его желания.

Они плыли уже больше полумесяца, когда однажды увидели на берегу костры. Это были якутские оленеводы-кочевники. Как много дала эта встреча путешественникам... Коллекция Черских обогатилась бивнем мамонта и рогом носорога. Народные таежные средства принесли облегчение болезни Ивана Дементьевича. Мавра торопливо записывала в свой дневник лечебные свойства разных трав и снадобий. У Черского хватило сил вместе с Маврой подняться на небольшую сопку, где они обнаружили в большом количестве олово. И опять впереди обозначился хребет, которого не было на карте. 

Наступили последние дни жизни Черского. С 20 июня он уже не смог продолжать записи в дневнике: «С сегодняшнего дня муж передал дневник мне, так как сам не в состоянии был вписывать наблюдения» . Теперь это аккуратно делала Мавра. Собрав последние силы, Черский шепотом отдал наказ Мавре: «Положи меня лицом на север, даже мертвым я должен быть впереди. Даже мертвым…» . Последняя просьба к Степану. Впрочем, Степан в этой просьбе не нуждался. Конечно, он не оставит женщину и ребенка до самого Якутска.

Через два дня началась сильная буря. Шел проливной дождь, поднимались волны, но карбас двигался вперед, и записи не прерывались. Колыма бушевала, становилось все опаснее, гребцы выбивались из сил. Черский мучился, он не мог лежать из-за невыносимых болей. Но Мавра торопилась: «Найдены кос¬ти № 225, 226, 227, взят образец суглинка...» Ее дневник стал скорбным научным трудом последнего путешествия Ивана Черского. 24 июня среди повседневных записей появилась единственная строчка безнадежного отчаяния: «Боюсь, доживет ли муж до завтра. Боже мой, что будет дальше…» .
Сознание не покидало его ни на минуту. Он просил Мавру быть мужественной в несчастье, Степану напомнил, где находится нашатырный спирт и сердечные капли – на случай, если ей станет плохо, и, услышав, как Мавра просила Сашу, если с ней что-то случится, сохранить документы и коллекции, вернуться в Верхнеколымск, откуда отец Василий поможет ему добраться до Якутска, произнес свои последние слова: «Саша, слушай и исполняй» .

Это случилось в 10 часов вечера 25 июня на берегу в устье реки Прорва. Над Колымой разыгралась снежная буря. И это – в конце июня. На реке поднялась большая волна. Экспедиция остановилась вблизи урочища Омолонье (Заимка Колымская). Из толстого бревна, принесенно-го течением, было наскоро сооруже¬но некое подобие гроба. Когда начали рыть могилу, на глубине 30–40 сантиметров земля оказалась настолько мерзлой, что пришлось продолжить ра¬боту с помощью топора. Трое суток тело Черского пролежало в маленькой часовне. Немногочисленные жители уро¬чища окружили заботой осиротевшее семейство. Первого июля состоялись похороны Черского. «Похоронами заведовал казачий урядник Степан Расторгуев. Это незаменимый человек в экспедиции», – записала Мавра в дневнике . Пер¬вую ограду вокруг могилы установил сын Алек-сандр. Мавре Павловне было тяжело покидать могилу мужа. Поручив уход за ней местному жителю, она повела экспедицию дальше. Теперь на ее плечи полностью легла тяжелая ноша стать ее руководителем и довести дело Черского до конца. Второго июля они  снова были в пути.
По прибытии в Нижнеколымск (ныне пос. Черский) Мавра слегла. Среди озер и болот – около двадцати почерневших домов и две церкви. Двадцать дней лил изнуряющий дождь. Пока Саша и Степан собирали гербарий и пополняли коллекцию образцов, она записывала в дневнике изо дня в день одно только слово: «Дождь… Дождь… Дождь…» . Но непогода закончилась, и Мавру подняла весть о рыбной путине, которую она, к тому времени уже сложившийся зоолог, не могла пропустить.

Из Нижнеколымска экспедиция двинулась в обратный путь. Кончалось короткое  северное лето. По прибытии в поселок Среднеколымск 16 августа 1892 г., считая первую часть работы, намеченной мужем, завершенной (всего экспедиция планировалась И.Д. Черским на четыре года), Мавра Павловна скромно закончила свой отчет фразой: «Вообще вследствие необыкновенного в здешних местах дождливого и холодного лета и необыкновенно продолжительного разлива реки коллекция собрана неудачно» . И это после того, как много было сделано в столь экстремальной обстановке! А сделано было действительно немало:  проведены геологические наблюдения, собраны зоологические и ботанические коллекции, подробно описаны метеорологические условия этого практически не изученного края. Умение Черского накапливать факты, давая им подробное описание, обеспечило реальную значимость его исследований на многие годы вперед. На отрезке пути до Верхоянского хребта Черский правильно наметил направление горных хребтов, которые до него считались продолжением Яблонева хребта, в то время как они представляли собой «…громадную дугу, параллельную Верхоянско-Колымскому хребту и превышающую его по высоте», – писал позднее исследователь северо-востока нашей страны С.В. Обручев .  Этот хребет по его предложению был назван хребтом Черского.

Ныне над могилой Черского стоит обелиск с бронзовым шаром наверху и надписью: «Выдающемуся исследователю Сибири и Колымы, Индигирки и Яны, геологу и географу Ивану Дементьевичу Черскому (1845–1892 гг.) от благодарных потомков». На обратной стороне обелиска – та же надпись, но на польском языке .

В обратный путь в Якутск экспедиция, возглавляемая Маврой Черской, через месяц со всеми грузами двинулась по первопутку. В качестве транспорта Мавра выбрала собак, это самый надежный транспорт в стране болот и озер, которая на полгода превращается в бескрайние заснеженные просторы. Мавра Павловна, одетая в оленью доху и торбаса, на каждой остановке тщательно записывала все ориентиры на пути и рассказы местных проводников о необыкновенных событиях в их жизни. «Иногда приходилось экспедиции ночевать и просто под открытым небом при сильном морозе, – пишет она. – В таких случаях приходилось вырывать пещеру в снегу, влезать внутрь мехового мешка, сделанного из оленьего меха и закрывающегося с помощью завязок у головы, и таким образом укрываться от невыносимого холода» . В пути Саша перенес скарлатину в тяжелой форме, но сильный организм справился и с этой бедой.

Самым трудным отрезком пути стал Верхоянский хребет. Сменили собак на оленей, которые, обладая большей силой, могли при спуске, буквально после прыжка с обрывистого склона, садясь на задние ноги и тормозя передними, всею тяжестью своего тела удерживать нарты даже на маленьких площадках, на краю головокружительной пропасти.

Кончились продукты, достать их в этом захолустье было негде. Но путешественникам встретились две больные якутки, Мавра Павловна помогла им оставшимися у нее лекарствами, а они поделились с ней своими скудными запасами. Глядя на линию обратного маршрута Мавры Павловны, даже мысленно трудно представить себе этот двухнедельный отрезок жизни отважной женщины.

Только в начале января мать и сын Черские со всеми грузами доб-рались до Якутска. Дальше путь лежал в Иркутск, где их тепло встретили друзья и сотрудники Геогра¬фического общества. Там Мавра Павловна узнала, что благодаря местному охотнику из урочища Омолонье и священнику Василию весть о смерти Черского дошла до Иркутска и распространилась по России. Со всей страны стали поступать пожертвования семье ученого, но Мавра Павловна передала их в пользу учащейся молодежи как память об Иване Дементьевиче Черском. 

Дальнейшая судьба семьи Черского  такова. В Петербурге его  товарищи взяли над ней опеку. Рассматривая рисунки Саши, они прочили ему будущее художника, но мальчик избрал путь натуралиста. Участие в его судь¬бе принимал прославленный руководи¬тель Русского географического общества П.П. Семе¬нов-Тян-Шанский. Александр Черский блестяще окончил гимна¬зию и физико-математический факультет Пе¬тербургского университета. Как стипендиату Акаде¬мии наук ему была предложена работа в университете, однако он предпочел пойти по стопам отца – стал путешественником-зоологом. После выпуска уехал на Дальний Восток изучать фауну Приморского края. В 1921 г. погиб при загадочных обстоятельствах в возрасте 42 лет на одном из  Командор¬ских островов .

Пенсия, выделенная семье Черского, оказалась настолько скромной, что прожить на нее в столице вдвоем с сыном Мавра Павловна не мог¬ла. Поселив Сашу у одного из преподавателей гимназии, она перебралась в Витебскую губернию, где жили родственники Черского.  Там на оставшиеся от мужа деньги она приобрела небольшой участок земли, которую впоследствии национализировала Советская власть, оставив ей домик с участком «по норме». Но не эти материальные издержки были главной ее печалью. «Я очень сожалею, что смерть мужа не дала мне возможности к дальнейшим научным исследовани¬ям»  , – с грустью писала она.

Мавра Павловна прожила долгую жизнь, полную утрат, но озаренную большой любовью и светлой памятью. Скончалась она в 1940 году в возрасте 83 лет.

Статья опубликована в журнале Культура и время № 1, 2013 г.